Я возвращался с охоты и шел по аллее сада. Собака
бежала впереди меня.
Вдруг она уменьшила свои шаги и начала красться,
как бы зачуяв перед собою дичь.
Я глянул вдоль аллеи и увидал молодого воробья с
желтизной около клюва и пухом на голове. Он упал из
гнезда (ветер сильно качал березы аллеи) и сидел неподвижно, беспомощно растопырив едва прораставшие крылышки.
Моя собака медленно приближалась к нему, как вдруг,
сорвавшись с близкого дерева, старый черногрудый воробей камнем упал перед самой ее мордой — и весь взъерошенный, искаженный, с отчаянным и жалким писком прыгнул раза два в направлении зубастой раскрытой пасти.
Он ринулся спасать, он заслонил собою свое детище...
но все его маленькое тело трепетало от ужаса, голосок однчал и охрип, он замирал, он жертвовал собою!
Каким громадным чудовищем должна была ему казаться собака! И все-таки он не мог усидеть на своей высокой,
безопасной ветке... Сила, сильнее его воли, сбросила его
оттуда.
Мой Трезор остановился, попятился... Видно, и он признал эту силу.
Я поспешил отозвать смущенного пса — и удалился,
благоговея.
Да; не смейтесь. Я благоговел перед той маленькой, героической птицей, перед любовным ее порывом.
Любовь, думал я, сильнее смерти и страха смерти.
Только ею, только любовью держится и движется жизнь.
Апрель 1878
