Я прошел не очень много и не очень мало: от привала до привада, от границы до границы, от криницы до криницы, от села и до села. И была моя дорога и трудна и весела. Что скрывать: бывало грустно и тревожно одному. В древней крепости у Хуста, в низких тучах, как в дыму, я решил: пора домой, пошатался по дорогам; я решил: окончен мой путь по каменным отрогам. Но меня окликнул вдруг фольклорист из МГУ: — Поломалась бричка, друг! Помоги! — Что ж, помогу... Колесо, разбрызгав деготь, в пыль свалилось па шоссе. Я бы мог его не трогать, и поймут меня не все: я забыл о дальнем доме, позабыл обратный путь. Бричка в цокоте и громе понесла под облака. Мы лежали на соломе, захмелевшие чуть-чуть. Кони встали на подъеме, как меха раздув бока. И клубился пар горячий, будто горн у них внутри. Только утро звезды спрячет и почистит медь зари, фольклорист очки снимает, умывается росой. Все на свете понимает фольклорист из МГУ — хворост с грохотом ломает, ходит по лесу босой и записывает песни на некошеном лугу. Песни те, что записали на некошеной траве, грянут в лекционном зале в шумном городе Москве. Встанут, небо подпирая, из-за песенной строки люди сказочного края — пахари и горняки. ...Мы прощаемся. И снова мне, выходит, по пути с агрономом в плащ-палатке. — Не могли бы подвезти? И по селам Верховины мы кочуем до утра. А потом на переезде приглашают шофера: — Едем с нами на бумажный комбинат! — Едем лучше на солотвинскую соль! — Ты ведь не был в заповедниках Карпат! — Пригласить тебя к дорожникам позволь! И опять по Закарпатью я скитаюсь до утра. ...Мы прощаемся. И снова мне, выходит, в путь пора. Нет конца моей дороге и не ждет меня порог! Видно, снова в эпилоге Начинается пролог.
1946-1947
Такое небо! Из окна посмотришь черными глазами, и выест их голубизна и переполнит небесами. Отвыкнуть можно от небес, глядеть с ...
Нас не нужно жалеть, ведь и мы никого б не жалели. Мы пред нашим комбатом, как пред господом богом, чисты. На живых порыжели от крови ...
Из боя выходила рота. Мы шли под крыши, в тишину, в сраженьях право заработав на сутки позабыть войну. Но у обломков ...
Написано много о ревности, о верности, о неверности. О том, что встречаются двое, а третий тоскует в походе. Мы ночью ворвались в ...
Так в блиндаже хранят уют коптилки керосиновой. Так дыхание берегут, когда ползут сквозь минный вой. Так раненые кровь хранят, руками ...