Дым

     Ох, холодно!.. Жаль, градусника нету...
А у меня, с заутрени, мороз
На стекла набросал гирлянды белых роз,
И все — одна в одну, как есть по трафарету...
И все — одна в одну — под небом голубым,
Все трубы в небеса стремят посильный дым.
И засмотрелся я на них сегодня...
Трубы!
Все оглянул я вас и думал: «Люди грубы:
Твердят им мелочность и гордость свысока,
Что жизнь юдольная ничтожна и низка
И вообще внизу узка у жизни тропка.
О трубы!.. Не понять не зябшим, что есть топка,
Что на земле она, но что порой и дым
Летит о господе под небом голубым
И — может быть — горе рассказывает что-то.
Быть может...»
Вот и я, пиитом чердачка,
Столицу обозрел, конечно, свысока,
И видел я: Нева, и Крепость, и Исакий,
И Академия, и мост через Неву,
И Стрелка с Биржею, и всё, что видит всякий,
Побывши в Питере, во сне иль наяву...
Я «питерщик» вполне... На Питере съел зубы:
Затем и говорят со мною даже трубы,
И дымом говорят.
«Вот,— говорит одна,—
Вы, сударь, видите, что я совсем бедна,
Что истопель принес мне дворник за послугу...
Да как же к празднику не угодить друг другу?»
«Ариша!— говорю я мысленно трубе.—
Жила бы ты себе у батюшки в избе,
Доила бы коров, купалась под Купало
И...»
Только из трубы дым по ветру умчало...
Но пристально за ним я по ветру смотрю:
Он обнялся с другим...
«Ариша!— говорю.—
Как раз туда! для нас, чернорабочих братий,
Там постлан целый ряд фланелевых кроватей;
Там есть и доктора, там есть и фельдшера;
Там, помнишь, родила Марфушина сестра?..
И померла...»
Бежит родоприимный дым,
Стеляся саваном под небом голубым...
А рядом — черный дым, как с чумного погоста,
Как с погребального потухшего костра,
Где зараженных жгли с полночи до утра.
Да, заживо здесь жгут, под буйный возглас тоста,
Безумных юношей...
И вьется чумный дым,
Ехидною клубясь под небом голубым,
С собою унося весь пепел лицемерья
Перед природою, обмана чувств, безверья —
И радужных бумажек...
Вот валит
Дым тучей; где-то здесь — недалеко горит.
Кто погорел — бедняк или богатый?
Что вспыхнуло — лачуга иль палаты?..
Иль просто занялись сарай и сеновал?
Иль пламя охватить готово весь квартал?
Не знаю... Пусть горит: быть может, и сгорело
В пожаре темное и казусное дело...
Вот, мерной сотней труб, строений длинный ряд
Дымится, окаймив широкий плац-парад,
И за колонною подвижная колонна,
Волнуяся, идет на приступ небосклона,
И кажется — в дыму сомкнулися полки,
И веют знамена, и искрятся штыки...
Вот жиденькой и седенькой кудрёй
Завился дым в лазури голубой...
Одним-один дрожит согбенный над камином
Сановник отставной, томим чиновным сплином.
Давно ли, кажется, в приемной у него
Просители пороги обивали?
И целые часы почтительно зевали
В надежде встретить взор орлиный самого?
Давно ли, важен, горд и величав по месту,
Он мог рассчитывать на каждую невесту
И твердо сознавал, что каждой будет мил?
Но он себя берег и браком не спешил...
Да для чего ему и торопиться было,
Когда по нем у стольких сердце ныло,
Когда у Кларочки иль Фанни столько раз
Сверкали молнии любви из томных глаз!
Давно ли? А теперь фортуна изменила —
И Кларочка свой взор с насмешкой отвратила...
Коварная судьба всё разом отняла —
И вот, уж под судом за добрые дела,
Покинутый, больной, дрожит перед камином
Сановник отставной, томим чиновным сплином.
Перед камином же задумалась и ты...
Кругом тебя ковры, и бронза, и цветы,
И роскошью всё дышит горделивой...
Так что ж ты вдаль глядишь с улыбкою ревнивой
На стиснутых губах? Зачем в глазах тоска?
Не образ ли своей соперницы счастливой
Ты видишь в трепетном мерцаньи камелька!
И вот летит струя лукавого дымка,
И вот разносит он, на воле и просторе,
Сожженными в письме, любовь твою и горе...
И много говорят мне трубы... В клубах дыма
Я вижу образы живые... Много их,
И малых и больших, чредой воздушной мимо
Промчались в небесах морозно-голубых.
Сказал бы я им вслед... А впрочем, что скажу я?
Ужели, от трубы к иной трубе кочуя,
Я стану говорить, что дороги дрова;
Что вот последний грош сейчас сожгла вдова
Страдальца бедного...
Что далее, вот там,
Дымится фабрика, а здесь — науки храм,
А тут — гостиный двор, театры, магазины;
А это-де — не дым, а пар, и от машины,
Что, может быть, уйдет за тридевять земель,
В то царство, где никто и не бывал досель,
Где, может быть, и нет, под многотрубной крышей,
Ни вздорожалых дров, ни дворника с Аришей,
Ни бесприютных вдов; где не бежит из труб
Каким-то узником тюремным дымный клуб
И будто говорит с выси такие речи:
«Нет солнца, холодно — зато есть плошки, свечи,
Пожалуй, и дрова казенные и печи...»
В такое царство я с тобою, беглый дым,
Понесся бы теперь под небом голубым...
Да!.. есть глубокий смысл в сравненьи
простодушном
Всей нашей жизни сей с тобой, полувоздушным.
Да!.. есть глубокий смысл в предании святом,
Из века в век таинственно хранимом,
Что весь наш грешный мир очистится огнем
И в небесах исчезнет дымом.

<1861>