Как жадно, затая дыханье, склоня колена и плеча, напьюсь я хладного сверканья из придорожного ключа. И, запыленный и счастливый, лениво развяжу в тени евангелической оливы сандалий узкие ремни. Под той оливой, при дороге, бродячей радуясь судьбе, без удивленья, без тревоги, быть может, вспомню о тебе. И пеньем дум моих влекома, в лазури лиловатой дня, в знакомом платье незнакома, пройдешь ты, не узнав меня.
1923, Сольес-Пон
Ночь дана, чтоб думать и курить и сквозь дым с тобою говорить. Хорошо... Пошуркивает мышь, много звезд в окне и много крыш. Кость в ...
Разгорается высь, тает снег на горе. Пробудись, отзовись, говори о заре. Тает снег на горе пред пещерой моей, и вся даль в ...
О, как ты рвешься в путь крылатый, безумная душа моя, из самой солнечной палаты в больнице светлой бытия! И, бредя о крутом ...
В той чаще, где тысяча ягод краснели, как точки огня, мы двое играли; он на год, лишь на год был старше меня. Игру нам виденья ...
Я занят странными мечтами в часы рассветной полутьмы: что, если б Пушкин был меж нами - простой изгнанник, как и мы? Так, удалясь в ...